Cнова здорово

В  весенней неразберихе есть счастливый момент равновесия. Так двое детей, качаясь на доске, вдруг оба оказываются в воздухе, и пока доска задумчиво подрагивает, оба невесомы, обоим весело и страшно.

Это равновесие наступает после нескольких солнечных недель. Под окном, глядящим чуть северней запада, ещё темнеет огрызок зачерствелого снега, но слякоть уже пережжена и перемолота в пыль, и в пыли открыли купальный сезон воробьи.

Вид у них несколько очумелый. Им ещё не верится.

Бездомные коты повылезали из подвалов и дремлют на горячей прошлогодней листве. Так устали от зимнего страха, что не прислушиваются к человеческим шагам. Лишь их общая бело-рыжая кошка настороже: она опять похожа на грушу, и кажется, что по её шишковатым бокам можно пересчитать будущих котят.

Даже автобусные кондукторы стали добрее. Увидев проездной, чаще говорят: спасибо. Или: прекрасно, прекрасно! И улыбаются.

Мы сняли шубы и стали стройнее, мы меньше жизненного пространства отнимаем друг у друга, и кондуктору легче проникнуть между нами, и сам он не так нас злит, как зимой, и не так напитывается нашей злобой и не сочится ею в ответ.

Он кивает нашему проездному: спасибо, спасибо.

Приятно, что кондуктор путает нас с весной.

Просто наклонился и взял в руки. Она не удирала, ей даже вытаращиться на меня было лень - только щурилась. Кожа холодно блестела. Я выбрал палец потоньше - уж больно ты мала, царевна - и погладил её между лопаток.

Лягушачья спина была тёплая.

Ветер этих дней жёлт и сыпуч. Он скребётся в окна и в полы кожаных курток. От него на зубах  скрип.

Но за ветром, у дворового доминошного столика, пригрелся дедушка в ботах и тёплой шапке, обняв и прижав к столешнице своего лысеющего пуделька. 

Здравствуйте, дедушка. Здорово и ты, лохматый.

Зимой они в это время ковыляли по двору. Пудель отчаянно когтил лёд. Дедушка за неимением когтей держался за стену. Может быть, врач прописал ему самые доступные из лекарств: движение и свежий воздух. Лекарство, даже бесплатное, горько: они не гуляли, а работали. Дедушка знал, что получит за этот труд. А пуделю и рассуждать не положено, его профессия - быть рядом. Они хорошо поработали, раз зима пережита.

Возвращаются люди.

Давно я вас не видел. Должно быть, не мог разглядеть во тьме зимы и мехов.

Имён не знаю, но помню лица. Лица здесь, и картина мира восстанавливается.

Правда, нескольких кубиков не хватает, и в картинке зияют дыры.

Где та девочка, из-за множества серег и колечек в ухе, ноздре и губе похожая на чешуйчатую ящерку? Сняла колечки? Вышла замуж и переехала? Будем надеяться.

Где пожилая дама в смешной шляпе с деревянными вишенками? Будем надеяться, просто шляпа сносилась, а в новой я вас не признал. Будем надеяться на лучшее…

Из всеобщей отлучки в зиму никто не возвращается налегке. Ничего, что вы с обновой - морщиной, сединой, болячкой на губе. Здравствуйте. И спасибо, что вернулись.

Доска не удержится, качнётся книзу. Ещё будут заморозки. Но во тьму мехов мы уже не вернёмся.

Ничья кошка снова родит, и снова милосердные тётки заберут и утопят котят, а ей купят мелкой рыбы. И, устав орать на гулкой лестнице, кошка сядет есть под жалостливыми взглядами тёток.

Из одной мудрой, трудной книги (кажется, евангелия древних гностиков) я запомнил по-апрельски щемящую фразу: «и будут жить и снова не умрут».

Главное слово тут, конечно, - СНОВА.

Снова не умереть - это даже сильнее, чем воскреснуть.

Доска качалась и замерла. Кто же на другом её конце,  тебе равновесный?

Неужели Природа - не больше тебя, и ей так же весело и страшно, как маленькому тебе?

 Сергей БРУТМАН

Фото: Артур ВИСНАП